ИЗ ТВЁРДОГО КАМНЯ
Судьба Николая Гумилёва

Что есть прекрасная жизнь, как не реали-
зация вымыслов, созданных искусством? Раз-
ве не хорошо сотворить свою жизнь, как ху-
дожник творит свою картину, как поэт создаёт
поэму? Правда, материал очень неподатлив,
но разве не из твёрдого камня высекают са-
мые дивные статуи?

Из письма Н. С. Гумилёва
к В. Е. Аренс от 1 июля 1908 г.

В жизни и смерти Николая Степановича Гумилёва ( 1886 -- 1921 ), в его стихах, взглядах, поступках, в его общественно-литературной деятельности и гражданском поведении нет ничего случайного.
И быть не могло. Он сам строил свою свою судьбу, как строят дом, сам её складывал, как складывают книгу.
Он, говоря иными словами, сам сделал себя таким, каким остался и в легендах, и в истории отечественной литературы.
Роду Гумилёв был отнюдь не знатного, хотя и дворянского, -- но попробуйте-ка припомнить в русской поэзии XX века большего аристократа, большего "рыцаря" и "паладина", чем этот сын скромного корабельного врача из Кронштадта.
Смолоду, как рассказывают мемуаристы и как признавался сам Гумилёв, он был очень некрасив, неуклюж, болезненно застенчив и скован -- в это трудно поверить, настолько значительным, светящимся красотою благородством стало лицо, глядящее на нас с поздних его фотографий, настолько единодушно изумление, с каким современники и в особенности современницы вспоминают и безупречную, "гвардейскую" выправку поэта, и его подчёркнутое "джетельменство" -- весьма выразительное, иногда даже чуть-чуть смешное на фоне "пещерного" быта и "упрощённых" нравов времён военного коммунизма, террора, разрухи и голода.
В гимназиях -- в том числе и в знаменитой Николаевской Царскосельской, директором которого был поэт Иннокентий Фёдорович Анненский, -- Гумилёв учился, говорят плоховато, не закончил он курса ни Сорбонны, ни Петербургского университета -- и в это тоже трудно поверить, настолько не похож на недоучку автор классических "Писем о русской поэзии", блистательный переводчик, историк и теоретик4 искусства, знаток не только европейской, но и африканской, но и восточной культур.
Для него словно бы не существовало несбыточное. Ему -- так, во всяком случае, кажется -- в принципе была неведома не преступаемая обычно простыми смертными грань между мечтой и её претворением в жизнь, намереньем и поступком, сладкой романтической грезой и явью.
Он увлёкся поэзией -- и ещё гимназистом выпустил первый свой стихотворный сборник. Решил повидать мир -- и не только прожил юношей два года в Парижа, что было по тем временам делом сравнительно заурядным, но ещё и тайком, в пароходном трюме, совершил своё первое путешествие в куда более загадочную и куда более опасную, чем нынче, Африку. Полюбил -- и, что было совсем не просто, добился руки Анны Андреевны Горенко, прославившейся вскоре под именем Анны Ахматовой. Включился в активную литературную деятельность -- и на руинах символизма создал новое поэтическо направление, освятил его манифестами, назвал его акмеизмом, учредил Цех Поэтов, став его признанным руководителем -- "синдиком". Откликнулся на начало первой мировой войны -- и отнюдь не только стихами: Гумилёв, едва ли не единственный из русских писателей, тут же, 24 августа 1914 года, записался добровольцем в Действующую армию. Как воевал? Так, что "святой Георгий тронул дважды Пулею нетронутую грудь", и эти два солдатских Георгиевских креста за первые пятнадцать месяцев войны говорят о много...
Легко ли ему всё это давалось? Да нет, конечно. За каждую удачу, за каждое очередное восхождение приходилось бороться, и победы, бывало, оказывались пирровыми.
Так, гимназическую книжку "Путь конквистадоров" (1905) Гумилёв предпочитал не вспоминать, никогда не переиздавал её и даже опускал при счёте собственных сборников ( поэтому "Чужое небо", например, он в 1912 году назвал "третьей книгой стихов", тогда как она на самом деле была четвёртой ). Семейная жизнь с А. А. Ахматовой, как и следовало ожидать, шла трудно, а спустя небольшой срок после рождения сына -- Льва Николаевича ( нынче выдающегося историка и этнографа-ориенталиста ) вовсе разладилась. Что же касается акмеизма, Цеха Поэтов, затеянного Гумилёвым журнала "Гиперборей" и одноимённого издательства при нём, то прославленные мэтры ( от Брюсова до Блока, от Вяч. Иванова до Андрея Белого ) отнеслись к этим начинаниям с обидной снисходительностью, да и в товарищах новоявленного "синдика" -- Ахматовой и Городецком, Мандельштаме и Зенкевиче -- с самого начала не было полного согласья по принципиальным литературным вопросам.
Трудно считать однозначно успешной и армейскую карьеру Гумилёва -- экзамена на офицерский чин он, во всяком случае, почему-то не выдержал и, закончив военные действмя в русском экспедиционном корпусе во Франции, вернулся на родину в 1918 году всего лишь прапорщиком...
Так что "материал", о котором шла речь в письме, вынесенном нами в эпиграф, был действительно неподатлив, "камень" судьбы твёрд. Но ещё твёрже, судя по всему, была воля Николая Гумилёва, ещё неподатливее, бескомпромиснее был органически свойственный ему инстинкт жизнестроительства, мужественного преодоления -- и собственных слабостей, и внешних обстоятельств, и жизненной инерции.
Неудачи и горести никогда не влекли его к бездеятельной меланхолии, характер закалялся в испытаниях: "Так тяжкий млат, дробя стекло, куёт мулат", -- силы прибывания вопреки, казалось бы, всему, и не случайно столь значимы для поэта образы путешественников, бросающих вызов стихиям, а также зодчих ( "Я -- угрюмый и упрямый зодчий Храма, восстающего во мгле..." ), скульпторов, резчиков по камню -- тех, словом, кто косную натуру превращает в перл создания.
Живущих иначе Гумилёв либо жалел, либо презирал:
Как в этом мире дышится легко!
Скажите мне, кто жизнью недоволен,
Скажите, кто вздыхает глубоко,
Я каждого счастливым сделать волен.

Пусть он придёт, я расскажу ему
Про девушку с зелёными глазами,
Про голубую утреннюю тьму,
Пронзённую лучами и стихами.

Пусть он придёт! я должен рассказать,
Я должен рассказать опять и снова,
Как сладко жить, как сладко побеждать
Моря и девушек, врагов и слово.

А если всё-таки он не поймёт,
Мою прекрасную не примет веру
И будет жаловаться в свой черед
На мировую скорбь, на боль -- к барьеру!

И у Гумилёва действительно были все основания для гордости. Его личная жизнь, его биография во всём, если позволительно так выразиться, рукотворна.
И стихи его -- тоже рукотворны.
Но тут, впрочем, нужно объясниться.

И несколько стихов Николая Гумилёва:

СОНЕТ

Как конквистадор в панцире железном,
Я вышел в путь и весело иду,
То отдыхая в радостном саду,
То наклоняясь к пропастям и безднам.

Порою в небе смутном и беззвёздном
Растёт туман... но я смею и жду,
И верю, как всегда, в мою звезду,
Я, конквистадор в панцире железном.

И если в этом мире не дано
Нам расковать последнее звено,
Пусть смерть приходит, я зову любую!

Я с нею буду биться до конца
И, может быть, рукою мертвеца
Я лилию добуду голубую.

УМНЫЙ ДЬЯВОЛ

Мой старый друг, мой верный Дьявол,
Пропел мне песенку одну:
"Всю ночь моряк в пучине плавал,
А на заре пошёл ко дну.

Кругом вставали волны-стены,
Спадали, вспенивались вновь,
Пред ним неслась, белее пены,
Его великая любовь.

Он слышал зов, когда он плавал:
"О, верь мне, я не обману"...
Но помни, -- молвил умный Дьявол, --
Он на заре пошёл ко дну".

ОСНОВАТЕЛИ

Ромул и Рем взошли на гору,
Холм перед ними был дик и нем.
Ромул сказал: "Здесь будет город". --
"Город, как солнце", -- ответил Рем.

Ромул сказал: "Волей созвездий
Мы обрели наш древний почёт".
Рем отвечал: "Что было прежде,
Надо забыть, глянем вперёд".

"Здесь будет цирк, -- промолвил Ромул, --
Здесь будет дом наш, открытый всем". --
"Но надо поставить ближе к дому
Могильные склепы", -- ответил Рем.

Погиб Гумилёв в 1921 году, был растрелен чекистами.